Пять часов вечера. Междурусье. Темнота и одинокий ржавый трамвай без людей и водителя медленно царапает ржавую страну провалившимся дном. Он движется так противно, что кроме мерзкого скрипа в темноте ничего больше не видно... Ни дороги, ни асфальта... Где раньше была больница, теперь воют собаки... Их здесь очень много, больше чем котов и крыс. Местный Айболит лечит их и себя боярышником. Его верная обезьяна Чичи, завёрнутая в камуфляжную
куртку с надписью кондуктор, нервно храпит среди тёплых собак. Правая часть её разбитой мордашки лежит в бесконечной луже. Днём из этой лужи пьют дети, идущие к забору школы, летом в ней купаются голуби, зимой в ней стоит чья-то Нива, вмерзшая спущенными колёсами в лёд. Сейчас в этой огромной луже отражается тёмно-жёлтый моргающий свет единственного фонаря, это церковный фонарь. Этот фонарь освящён. Здесь сильно пахнет мочой и если поднять голову когда ссышь, то в свете лампы видно быстро летящий жидкий снег... Зрелище завораживает! Из темноты дворов раздаются звуки сирен. Звуки стремительно нарастают, превращаясь в быстро летящие автомобили. В них люди в страшных масках и погонах мчатся в будущее. От сильного ветра у церкви зашевелились множественные тени, здесь бродят какие-то цыгане с огромными пакетами мутного порошка, безногие бабки, ветераны афганистана, бывшие одноклассники, кони и продавцы магнитиков. Темнота их всех превращает в единую серую массу. Двери церкви распахиваются, оттуда торопливо выходит толстый батюшка с золотым айфоном у уха. Никаких халоуинов, - кричит он в трубку тяжёлым басом! Никаких халоуинов без меня... Быстро садится в карету и уезжает. Снег заметает следы коней, собак и экран моего кнопошного телефо...